Неточные совпадения
Хлестаков.
Прошу садиться. Так
вы здесь судья?
Хлестаков. Нет, я влюблен в
вас. Жизнь моя на волоске. Если
вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем в груди
прошу руки вашей.
Анна Андреевна. Как можно-с!
Вы это так изволите говорить, для комплимента.
Прошу покорно садиться.
Городничий (тихо, Добчинскому).Слушайте:
вы побегите, да бегом, во все лопатки, и снесите две записки: одну в богоугодное заведение Землянике, а другую жене. (Хлестакову.)Осмелюсь ли я
попросить позволения написать в вашем присутствии одну строчку к жене, чтоб она приготовилась к принятию почтенного гостя?
Марья Антоновна.
Вы всё эдакое говорите… Я бы
вас попросила, чтоб
вы мне написали лучше на память какие-нибудь стишки в альбом.
Вы, верно, их знаете много.
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что
вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя в глаза ему, говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный со мною случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли
вы мне дать триста рублей взаймы?
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего.
Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет.
Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и
вы! не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Позови сюда трактирного слугу! (К городничему и Добчинскому.)А что же
вы стоите? Сделайте милость, садитесь. (Добчинскому.)Садитесь,
прошу покорнейше.
Хлестаков. А, милости
просим. Я очень люблю приятное общество. Садитесь. Ведь
вы здесь всегда живете?
Хлестаков (продолжая удерживать ее).Из любви, право из любви. Я так только, пошутил, Марья Антоновна, не сердитесь! Я готов на коленках у
вас просить прощения. (Падает на колени.)Простите же, простите!
Вы видите, я на коленях.
Софья. Я
вас о том
прошу.
Вы меня тем очень одолжите.
Правдин. Ко мне пакет? И мне никто этого не скажет! (Вставая.) Я
прошу извинить меня, что
вас оставлю. Может быть, есть ко мне какие-нибудь повеления от наместника.
Правдин. Не мешайтесь, сударыня, я
вас прошу.
— Алексей Александрович, простите меня, я не имею права… но я, как сестру, люблю и уважаю Анну; я
прошу, умоляю
вас сказать мне, что такое между
вами? в чем
вы обвиняете ее?
— Ведь я
прошу одного,
прошу права надеяться, мучаться, как теперь; но, если и этого нельзя, велите мне исчезнуть, и я исчезну.
Вы не будете видеть меня, если мое присутствие тяжело
вам.
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал.
Вы оттого говорите, что не простит, что
вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette
попросить с ним лечь.
Так как время дачного сезона кончается, я
просил бы
вас переехать в Петербург как можно скорее, не позже вторника.
— Чувство мое не может измениться,
вы знаете, но я
прошу не ездить, умоляю
вас, — сказал он опять по-французски с нежною мольбой в голосе, но с холодностью во взгляде.
Воспоминание о
вас для вашего сына может повести к вопросам с его стороны, на которые нельзя отвечать, не вложив в душу ребенка духа осуждения к тому, что должно быть для него святыней, и потому
прошу понять отказ вашего мужа в духе христианской любви.
Прошу Всевышнего о милосердии к
вам.
— Maman, я
вас просил не говорить мне про это, — отвечал он хмурясь.
Дарья Александровна прислала ему записку,
прося у него дамского седла для Кити. «Мне сказали, что у
вас есть седло, — писала она ему. — Надеюсь, что
вы привезете его сами».
Посмотрите, как я
вас довезу! — отвечал он, не пуская вожжи, когда Левин
просил его пустить кучера.
— Я знала только то, что что-то было, что ее ужасно мучало, и что она
просила меня никогда не говорить об этом. А если она не сказала мне, то она никому не говорила. Но что же у
вас было? Скажите мне.
— Я хочу, чтобы
вы поехали в Москву и
просили прощенья у Кити, — сказала она.
— Но любовь ли это, друг мой? Искренно ли это? Положим,
вы простили,
вы прощаете… но имеем ли мы право действовать на душу этого ангела? Он считает ее умершею. Он молится за нее и
просит Бога простить ее грехи… И так лучше. А тут что он будет думать?
— Но, друг мой, не отдавайтесь этому чувству, о котором
вы говорили — стыдиться того, что есть высшая высота христианина: кто унижает себя, тот возвысится. И благодарить меня
вы не можете. Надо благодарить Его и
просить Его о помощи. В Нем одном мы найдем спокойствие, утешение, спасение и любовь, — сказала она и, подняв глаза к небу, начала молиться, как понял Алексей Александрович по ее молчанию.
— Я сообщу
вам свое решение письменно, — сказал Алексей Александрович вставая и взялся за стол. Постояв немного молча, он сказал: — Из слов ваших я могу заключить, следовательно, что совершение развода возможно. Я
просил бы
вас сообщить мне также, какие ваши условия.
—
Вы опасный человек! — сказала она мне, — я бы лучше желала попасться в лесу под нож убийцы, чем
вам на язычок… Я
вас прошу не шутя: когда
вам вздумается обо мне говорить дурно, возьмите лучше нож и зарежьте меня, — я думаю, это
вам не будет очень трудно.
— Не заботьтесь о моей душе больше, чем о своей собственной. Об одном
вас прошу: стреляйте скорее.
— Вот мои условия:
вы нынче же публично откажетесь от своей клеветы и будете
просить у меня извинения…
— И
вы не отказываетесь от своей клеветы? не
просите у меня прощения?.. Подумайте хорошенько: не говорит ли
вам чего-нибудь совесть?
— Если я имел дерзость
вас чем-нибудь оскорбить, то позвольте мне иметь еще большую дерзость
просить у
вас прощения… И, право, я бы очень желал доказать
вам, что
вы насчет меня ошибались…
— Господа, я
вас прошу не трогаться с места! — сказал Вулич, приставив дуло пистолета ко лбу. Все будто окаменели.
—
Прошу покорнейше, — сказал Манилов. —
Вы извините, если у нас нет такого обеда, какой на паркетах и в столицах, у нас просто, по русскому обычаю, щи, но от чистого сердца. Покорнейше
прошу.
— Не ошибка, — живо проговорил Петр Петрович Петух, — не ошибка.
Вы прежде попробуйте, каков обед, да потом скажете: ошибка ли это? Покорнейше
прошу, — сказал <он>, взявши Чичикова под руку и вводя его во внутренние покои.
— Константин Федорович! Платон Михайлович! — вскрикнул он. — Отцы родные! вот одолжили приездом! Дайте протереть глаза! Я уж, право, думал, что ко мне никто не заедет. Всяк бегает меня, как чумы: думает —
попрошу взаймы. Ох, трудно, трудно, Константин Федорович! Вижу — сам всему виной! Что делать? свинья свиньей зажил. Извините, господа, что принимаю
вас в таком наряде: сапоги, как видите, с дырами. Да чем
вас потчевать, скажите?
— Да что ж пенька? Помилуйте, я
вас прошу совсем о другом, а
вы мне пеньку суете! Пенька пенькою, в другой раз приеду, заберу и пеньку. Так как же, Настасья Петровна?
— Теперь тот самый, у которого в руках участь многих и которого никакие просьбы не в силах были умолить, тот самый бросается теперь к ногам вашим,
вас всех
просит.
— Весьма рад познакомиться. Милости
просим садиться.
Вы где служили?
— В таком случае позвольте мне
вас попросить в мой кабинет, — сказал Манилов и повел в небольшую комнату, обращенную окном на синевший лес. — Вот мой уголок, — сказал Манилов.
— Видите ли что? — сказал Хлобуев. — Запрашивать с
вас дорого не буду, да и не люблю: это было бы с моей стороны и бессовестно. Я от
вас не скрою также и того, что в деревне моей из ста душ, числящихся по ревизии, и пятидесяти нет налицо: прочие или померли от эпидемической болезни, или отлучились беспаспортно, так что
вы почитайте их как бы умершими. Поэтому-то я и
прошу с
вас всего только тридцать тысяч.
—
Прошу прощенья! я, кажется,
вас побеспокоил. Пожалуйте, садитесь сюда!
Прошу! — Здесь он усадил его в кресла с некоторою даже ловкостию, как такой медведь, который уже побывал в руках, умеет и перевертываться, и делать разные штуки на вопросы: «А покажи, Миша, как бабы парятся» или: «А как, Миша, малые ребята горох крадут?»
— Как же, пошлем и за ним! — сказал председатель. — Все будет сделано, а чиновным
вы никому не давайте ничего, об этом я
вас прошу. Приятели мои не должны платить. — Сказавши это, он тут же дал какое-то приказанье Ивану Антоновичу, как видно ему не понравившееся. Крепости произвели, кажется, хорошее действие на председателя, особливо когда он увидел, что всех покупок было почти на сто тысяч рублей. Несколько минут он смотрел в глаза Чичикову с выраженьем большого удовольствия и наконец сказал...
— Еще я хотел
вас попросить, чтобы эта сделка осталась между нами, — говорил Чичиков, прощаясь.
Если же, паче чаянья, удастся, Павел Иванович, — я
попрошу у
вас награды за труды: бросьте все эти поползновенья на эти приобретения.
— Теперь, — сказал Чичиков, — я буду
просить даже
вас, если можно, сегодня, потому что мне завтра хотелось бы выехать из города; я принес и крепости, и просьбу.
— Позвольте
вам вместо того, чтобы заводить длинное дело,
вы, верно, не хорошо рассмотрели самое завещание: там, верно, есть какая-нибудь приписочка.
Вы возьмите его на время к себе. Хотя, конечно, подобных вещей на дом брать запрещено, но если хорошенько
попросить некоторых чиновников… Я с своей стороны употреблю мое участие.
— Позвольте
вас попросить расположиться в этих креслах, — сказал Манилов. — Здесь
вам будет попокойнее.
А
вы,
прося на церковь, заглянете ко всякому — и к мещанину и к купцу, и будете иметь случай расспросить всякого.
Вы человек с доброй душой: к
вам придет приятель
попросить взаймы —
вы ему дадите; увидите бедного человека —
вы захотите помочь; приятный гость придет к
вам — захотите получше угостить, да и покоритесь первому доброму движенью, а расчет и позабываете.